Спектакль «Папа»: эта история резонирует с любым человеком

Государственный русский драматический театр Удмуртии стал номинантом престижной российской премии «Золотая маска». Спектакль «Папа» (16+) по пьесе Флориана Зеллера номинировали в шести номинациях:

- лучший спектакль большой формы;

- лучшая работа режиссёра (Олег Сологубов);

- лучшая работа художника-постановщика (Фемистокл Атмадзас);

- лучшая работа художника по костюмам (Ольга Атмадзас);

- лучшая работа художника по свету (Александр Рязанцев);

- лучшая мужская роль (Юрий Малашин).

Всего на соискание премии было подано 734 заявки со всей страны. В число соискателей в разделе драмтеатров и театров кукол вошёл 131 спектакль, из них только шесть были номинированы на «Золотую маску» в той же категории, что и «Папа». Имена лауреатов огласят в июне. Вручение премии пройдёт в Казани, в новом театре имени Галиаскара Камала.

Спектакль Русского драмтеатра Удмуртии уже в третий раз попадает в число лучших спектаклей России. В 2015 году «Маленькие трагедии» (18+) в постановке Петра Шерешевского получили четыре номинации; в 2019 году «Король Лир» (18+) в постановке Петра Шерешевского получил шесть номинаций.

Постановщиком «Папы» на ижевской сцене стал петербургский режиссёр Олег Сологубов. Сейчас он вновь в Русском драмтеатре, готовит постановку по роману Ивана Гончарова «Обыкновенная история». В перерывах между репетициями он ответил на вопросы корреспондента «Сусанина» Дмитрия Стрелкова.

* * *

— Вы знакомы со спектаклями, которые также заявлены в номинациях?

— Я не знаю про эти спектакли, к сожалению, ничего. Единственное только, что спектакль «Чёрные доски» (14+) Владимирского академического театра драмы в постановке Владимира Кузнецова. Там художник по костюмам — Александра Борк. Вот она художник по костюмам и на том спектакле, в котором мы сейчас работаем вместе. Это вот совпадение такое.

— Вы впервые получаете номинацию на «Золотую маску»?

— Получается, да. Но таких бывает всегда немного. Это мне повезло. У меня однокурсники немыслимые. Юрий Николаевич Бутусов, Пётр Юрьевич Шерешевский, который здесь какое-то время был главным режиссёром. Вот они номинируются на «Маски», у них номинаций бесконечно. А это просто такой у нас курс. (Режиссёрскому мастерству Олег Сологубов учился в Санкт-Петербургской академии театрального искусства на курсе Ирины Малочевской, преподававшей на режиссёрском факультете — прим. ред.).

Вот у нас выпустились пятеро. Ханс Хенриксен из Норвегии, он сразу после выпуска уехал на родину. Почти 20 лет проработал театральным педагогом в Национальной академии искусств в Осло и Государственной театральной академии в Копенгагене. С 2010 года является профессором режиссуры в Академии в Осло.

Ещё двое выпускников, как сказал выше, великие люди. Ну вот и я пристроился. Вообще, бывает, что проходят много-много курсов, а нигде номинантов даже нет. А тут и «Маски», и номинации, такой у нас педагог был замечательный и великий — Ирина Борисовна Малочевская.

— Как пережить этот успех одного спектакля и перейти к следующему?

— Да, сразу после такого начинаются «медные трубы». И дело не в том, что тебя хвалят, а в том, что все же ждут теперь от тебя чего-то эдакого. И ты должен не от себя идти, а ты хочешь соответствовать.

Но я не соответствую ожиданиям, я должен идти от себя. Надо преодолеть это. Все желают, чтоб ты опять... Тогда же ничего не желали, ставили «Папу» без всяких ожиданий. А теперь должен соответствовать? Надо просто работать и забыть об этом, и всё.

С ощущением радости вспоминать о той работе, которая была. И всё, больше ничего. А дальше новое что-то, неизвестное никому.

— Даёт ли номинация на «Золотую маску» что-либо в ощущении себя?

— Она даёт ощущение большей уверенности. Наверное, я всё-таки где-то правильно размышляю. Как бы некое подтверждение, объективацию же никто не отменял.

Два раза приезжали представители экспертного совета. Они по жизни насмотрелись миллион до неба всяких спектаклей, у них очень большая насмотренность. В этой большой насмотренности они отмечают какие-то вещи, которые им понравились в этом нашем спектакле, и, значит, я где-то что-то неплохо размышляю. Когда эти размышления подтверждаются теми людьми, мнение которых для вас важно, мы же тогда становимся более уверенны.

— А на что смотрят эти эксперты в постановке?

— А я не знаю. Они не комментируют вообще. Они говорят, что им запрещено как-то комментировать принимающей стороне, как спектакль.

— Поговорим о самом «Папе». Как пьеса Зеллера стала спектаклем для постановки?

— Это не секрет. Репетиции начались в январе 2024 года. Ровно в этот же день, как и сейчас мы репетируем. А приехал я знакомиться с Юрием Павловичем Малашиным в середине мая 2023 года. А до этого, где-то в марте 2023 года, была читка, причем читка нескольких произведений современной драматургии. В этом цикле читок и была пьеса «Папа». Или «Отец», там есть разные варианты.

Так вот, на той читке, и не я её проводил, было принято решение, что хочется этот материал делать. А уже меня пригласили на этот материал. То есть выбирал театр. Видимо, читка пьесы удачно прошла.

После я попросил помощника директора театра Анну Никифорову прислать мне ссылку на видеоматериалы из архива «Русской драмы». Отсмотрел и принял решение-пожелание, озвучил, каких бы актёров из труппы хотел бы задействовать в этом спектакле.

— Вы как-то отходили от текста этой пьесы, ставя спектакль?

— Наверное, два отклонения непосредственно в пьесе. А ещё же есть фильм самого Зеллера с Энтони Хопкинсом. (Фильм «Отец» (16+) 2020 года. Режиссёр Флориан Зеллер, в главных ролях Энтони Хопкинс и Оливия Колман. Фильм получил два Оскара — за лучший адаптированный сценарий и за лучшую мужскую роль — прим. ред.) Главным, наверное, отклонением является появление двух маленьких девочек, их роли бессловесны. По сюжету, у главного героя, страдающего деменцией, было две дочери. Анна выросла с ним, а другая когда-то погибла в автокатастрофе. Но герой вспоминает и её, их обеих маленькими. Девочки бессловесны, но они достаточно важны в этом спектакле, они там появляются в таких семи эпизодиках. Вот это первое, что в пьесе нет, поэтому сочинили.

И второе, мы поменяли местами один монолог Анны по поводу отца. А так идём мы по материалу.

— Вы вспомнили Энтони Хопкинса. У него есть ещё работа — телефильм 2018 года «Король Лир» (18+). Там тоже поднимается вопрос о взаимоотношении отца и дочерей…

— Я не видел этого фильма. Хорошо, я посмотрю. Но вот в репертуаре Русского драмтеатра Удмуртии тоже есть «Король Лир». Его я даже вживую видел. Шекспировский сюжет, конечно, знаю: там всё было плохо, а потом стало очень плохо. Этот несчастный отец, его дочери… Там вариантов-то много. Может быть, он несчастный отец, а может… Знаете, один грузинский режиссёр поставил с таким сюжетом: одной дочери это, другой это, третьей это. И вдруг начинается такая вакханалия! Потому что это были такие железные тиски, и теперь они все на свободе. Такой какой-то расколбас, безбашенность даже в костюмах. А до этого было всё такое суровое, аскетичное, в чёрном.

Почему они великие, эти пьесы? Потому что можно так или эдак его подать, и даже по прошествии веков. Вот «Король Лир» Русского драмтеатра Удмуртии, тоже когда-то номинированный на «Золотую маску». Ты находишься в какой-то петле времени, и всё время всё повторяется, повторяется с теми, кто приходит к власти. Как будто не меняется время. Ты всё время попадаешь в один и тот же закольцованный сюжет. И как из этого выскочить? И не выскочить никогда, потому что власть начинает над тобой довлеть, это наркотик.

Вот я рассказал вам про двух королей. Что перекликается с «Королём Лиром» и с «Папой»… Лучше сравнить с фильмом Зеллера. Мне кажется, что у нас теплее эта история, а у них там так немножко жёстче всё. Поэтому у них называется «Отец» (Father), а не Daddy (папа). А у нас к теплу хотели.

Может быть, немножко в чём-то и сентиментально, но русский театр, он более такой, наверное, в каких-то местах более тёплый и более сентиментальный.

— Какая проблема раскрывается в вашей постановке?

— Я отталкивался от себя. Помню, у меня был папа, но он уже ушёл. Но я помню, как, когда был маленьким, как папа несёт из детского сада на руках. И в этот момент, когда тебе 4, 5, 6, 7 лет, тебе кажется, что это твой папа самый умный, самый сильный.

Это мы и проявляем в этих наплывах с маленькими девочками. Папа тебе всегда поможет, тебя спасёт, у него золотые руки, он мог всё что угодно сделать руками. А потом, когда ты взрослеешь, особенно когда ты уже очень взрослый, а папа уже совсем-совсем взрослый, ты видишь, как этот человек, который тебе казался всемогущим, отчасти демиургом, создателем этого мира, он становится слабым, становится как бы каким-то ребёнком. Это какая-то щемящая история.

Мы шли от себя… Ведь у Юрия Малашина тоже дочки, и он с ними тоже когда-то гулял.

Не ставил перед собой задачу озвучить какую-то идею, хотелось показать вот это, щемящую историю — когда твой, как ты помнишь, могучий отец становится слабым, и как это всегда на всех, на нас, наваливается.

— То есть история резонирует с вами?

— Да, она резонирует с актёрами, она резонирует со мной. Могу, наверное, открыть небольшую «тайну». Когда мы начали репетировать, где-то через две недели у моей мамы тоже проявилась деменция.

Мы с ней регулярно созванивались. И вот тут узнаю такую новость. Оказывается в моей реальной жизни происходит то, что и в пьесе. После спектакля лечу к маме, три недели наблюдаю всё то, что у нас в спектакле. Но мы как-то купировали за счёт лекарств и сиделки.

У мамы сейчас в более лёгкой форме, просто память очень слабая, а так, слава Богу, лекарства, которые позволяют ей менее, чем в нашем спектакле, менее болезненно воспринимать ту действительность, которая её окружает. Она более адекватна, чем герой «Папы», когда человек совсем не понимает, где же реальность, а где же то, что касается его воспоминаний.

Поэтому это резонирует с любым. С любым, если такое, не дай Бог, случилось у кого-то в реальности. И вообще, когда уже взрослые очень родители, очень много «резонирующих зрителей».

— Какая-то сцена из вашего спектакля может быть названа вашей любимой сценой?

— Невозможно сказать отстранённо, мы же создавали этот материал. И как вот мне вся постановка придумалась, мне это очень нравится. Но если надо назвать конкретную сцену… Когда герои сидят за столом и разговаривают на кухне, а в это время у нас стоит камера, и герои всё время меняют ракурс, так, чтобы оказаться перед камерой.

Какая-то вот такая «игрушка», она чисто режиссёрская, мне очень нравится. «А классно я сцену придумал!». Все остальные мне тоже нравятся, но эта больше всех. Все сидят и разговаривают о том, что теперь делать с папой, а папа в это время ест курицу. Ведь многие деменционные больные, они мономаны.

— По вашему мнению, как публика у нас в республике встретила этот спектакль?

— Я видел только сдачу и два премьерных спектакля. Так вот, это история не весёлая. Многие женщины уходили даже не отдохнув, если цитировать Довлатова. Как мне кажется, судя по тому, что, как правило, это был полный зал, получается, что зритель воспринял это положительно. И он какой-то себе ищет там тоже катарсис, который в этом спектакле всё равно, хочешь не хочешь, заложен. Там очищающие слезы, наверное…

— Вы, как режиссёр, что можете сказать о нашем актёре Юрии Малашине?

— Это блестящий актёр, уникальный. Он очень умный. Ему надо понять, разобрать, потому что он сам, как я знаю, недавно поставил, например, «Приключения эльфа» (6+). То есть это человек, который тоже должен объяснять актёрам, когда он выступает как режиссёр. Это всегда очень немножко сложно, когда актёр уже тоже каким-то образом связан с профессией постановщика, режиссёра. Я немножко этого опасался

У нас есть термин «актёр-головастик». У такого актёра ничего не «живое», он такой вот рассудочный. А вот у Юрия Павловича уникальная способность. Он поймёт, а потом становится немыслимо живым. У «головастиков» есть опасность — механичность такая — ничего не понимаю, что-то несу, какие-то слова.

Юрий Павлович всё понял, и ты боишься, что он сейчас начнёт вот так рассудочно… А там такая богатая, живая, чудесная природа! Это просто так редко и так здорово, что такая у него способность. Он просто блестящий.

— Насколько возможны были вольности актёров, импровизации?

— Знаете, какая штука. Все шесть актёров, маленьких девочек не беру, очень хорошие. Мы лишь обозначили основные направления для роли: как ведёт себя папа, что говорит и чувствует его дочь, её муж — вот в этом ключе и попробуем.

И дальше они по большому счёту импровизируют. Я не говорил, как играть. Я говорю, вот ситуация, давайте попробуем. Мне немыслимо свезло от того, что они все блестящие актёры, просто блестящие.

Знаете, это как с актёрами хорошими репетируешь и думаешь, какой я талантливый режиссёр. Потом приходишь какой-нибудь другой спектакль делать и понимаешь, что я не самый талантливый режиссёр. От актёра очень много зависит.

— Можете ли вы назвать три составляющие успешного спектакля?

— Нет, я не знаю. Не кокетничаю, правда, не знаю. Это индивидуально от каждого спектакля, от каждой работы зависит. Ах, если бы мы все знали эти составляющие... Всё всегда на-гора.

Если вот сравнивать с кинофильмами, тут разница в том, хорош фильм или он имеет коммерческий успех? Допустим, «Сталкер» Тарковского — один из моих любимых фильмов. Да, всё против, всё разрушается, засветил плёнку, надо как-то сделать тогда две части, чтобы финансировали вторую часть. И что это такое для того времени — герои едут и едут на этой дрезине. Едут и едут. На эту как-то...

Вот «8 ½» Феллини — хороший фильм? В советское времена же про него шутили: «На восемь с половиной ходят восемь с половиной зрителей». При этом великий фильм! Будет ли у него массовый успех? Нет. Есть ли какая-то история — какие-то непонятные рефлексии попавшего в творческий кризис художника.

«Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда», — Ахматова ответила, нету законов. Закон только один: вот туда не надо, вот так не надо. А как надо? И ходишь, и ошибаешься, и вдруг получается удача. Чему научили в школе? По большому счёту, куда не надо. А куда надо? Иди и ищи.

Фотографии предоставлены Русским драматическим театром УР.